Артур Крупенин - Энигматист [Дело о Божьей Матери]

По совету Буре, Глеб решил поговорить с истинным экспертом по части чудотворных образов и вместе с Борисом Михайловичем отправился на философско-богословский факультет Православного университета, к его декану протодьякону Алексею Терехову.

Терехов, еще в советское время окончивший философский факультет МГУ по кафедре истории и теории научного атеизма, настолько близко к сердцу принял догмы, к непримиримой борьбе с которыми его готовили, что уже через год после получения диплома продолжил профильное обучение, но уже на другой стороне баррикады, с блеском окончив сначала духовную семинарию, а потом и академию.

Деканат Свято-Тихоновского университета удобно располагался в самом центре, рядом с «Новокузнецкой». Улыбающийся сквозь кустистую бороду Терехов встретил гостей в вестибюле. Он тут же кинулся трясти руку Буре. Как выяснилось, Борис Михайлович когда-то читал нынешнему доктору теологии лекции об античных мыслителях.

— Между прочим, около ста наших преподавателей тоже выпускники МГУ, — гордо сообщил протодьякон. — Так что чувствуйте себя как дома.

Заранее зная причину визита, Терехов пригласил на встречу протоиерея Василия Семина, декана факультета с несколько игривым для непосвященного уха названием «Церковные художества». Впрочем, за несерьезной с виду вывеской стояли более чем авторитетные специалисты в области иконописи и реставрации.

Все участники разговора устроились в кабинете протодьякона, имевшем вполне мирской вид: от парадного портрета президента до целой кучи офисных кресел на колесиках. Глеб извлек из портфеля распечатки с фотографиями похищенных святынь. Терехов и Семин синхронно перекрестились.

— Для начала нам хотелось бы понять художественную и историческую ценность утраченных икон, — пояснил Глеб.

Протоиерей Семин, с благоговением рассмотрев снимки, изложил свое мнение:

— Помните знаменитую фразу Флоренского о том, что «Есть Троица Рублева, следовательно, есть Бог»? Так вот, положа руку на сердце надо признать, что в данном случае мы имеем дело с куда менее масштабным явлением в искусстве иконописи. И потом, оба образа за долгие века столько раз подвергались неумелым и непрофессиональным реставрациям, что сейчас уже очень трудно понять, каковы же были художественные достоинства исходного изображения, выполненного неизвестным мастером.

— Другое дело намоленность, — вступил в разговор Терехов. — Вам, как историкам, прекрасно известно, сколько русских государей возносили молитвы «Влахернской Божьей Матери» из Успенского собора, приникали к ней монаршими устами, прикасались пальцами. Разве одного этого не достаточно, чтобы превратить такую икону в бесценную святыню?

— Другими словами, историческая ценность образов, по-вашему, существенно превышает художественную? — уточнил Глеб.

Протоиерей пояснил:

— Историческая роль «Влахернетисс» огромна. Прибытие этих икон в Москву — свидетельство того, что к семнадцатому веку Россия осознала себя наследником Нового Рима и хранителем православия. Да и сами греки, как вы знаете, тогда видели в русском царе будущего освободителя от турецкого ига.

Глеб кивнул. Ну да, при Екатерине Второй, помнится, даже строились планы возрождения Византии — так называемый «греческий проект». Россия вела войну с Османской империей, и «проект» предусматривал взятие Константинополя и последующее возрождение империи как греческого государства. В исконно русском духе деля шкуру неубитого медведя, внук императрицы великий князь Константин Павлович уже примерял венец будущего царьградского владыки. И надо сказать, «греческий проект» находил горячий отклик в Европе. К примеру, Вольтер — тот вообще предлагал Екатерине для большего сходства с эпосом Гомера использовать в праведной войне против турок боевые колесницы.

Отвлекшись, Глеб чуть не пропустил монолог Семина — протоиерей обстоятельно отвечал на вопрос Буре о том, насколько ценным реликварием мог быть «Строгановский список».

— Если быть точным, данную икону правильнее отнести к классу мощевиков-реликвариев. Ведь помимо фрагмента ризы или, по другим источникам, пояса Богоматери, восковое изображение, согласно свидетельствованной грамоте патриарха Паисия, содержало в себе «смешение от святых мощей». В более поздней литературе упоминается, что речь идет о смешанном с восковыми красками пепле святых мучеников Никомидийских, а именно Виктора, Викторина, Клавдиана и Вассы, а также мучеников Синайских и Раифских…

— Но кого сегодня могут заинтересовать святые мощи? — прервал протоиерея Глеб. — Разве их кто-нибудь коллекционирует? — Осознав кощунственность вопроса, Глеб закусил губу.

— Коллекционировать мощи? Нет, что вы, — проигнорировав возникшую неловкость, спокойно ответил Семин.

— Отчего же? — возразил протодьякон. — Разве мы впервые слышим о подобном святотатстве?

— Вы имеете в виду прискорбное происшествие в Донском монастыре?

— Да, когда неизвестные похитили ковчег с мощами девяти святых, среди которых был и Александр Невский.

— Думается, заказчика кражи Александр Невский больше интересовал как яркий исторический деятель и великий воин, нежели как святой, — предположил Буре.

— Слава богу, похититель вскоре раскаялся и подкинул реликвию на аналой Центрального собора.

— Раскаялся? Скорее, испугался кары небесной, — воздев палец, нараспев произнес протодьякон. — Помнится, как раз в те дни по чистому совпадению в передаче «Человек и Закон» показывали сюжет о том, что все, кто крал иконы и прочие святыни из храмов, потом скоропостижно умирали. Или у них сгорали дома и имущество. Возможно, незадачливые воры оказались людьми суеверными и, посмотрев передачу, решили не рисковать.

— Ну хорошо. Если это не интерес к мощам, тогда чем же вы объясните охоту за «Богородицами»? — попытался вернуть разговор в нужное русло Буре.

— У меня есть предположение, — вклинился Терехов. — Мне кажется, искать нужно в храме.

— В храме? — непонимающе переспросил Глеб.

— Да-да, именно в храме. Их нынче вон сколько понастроили. Теперь чуть ли не на каждом втором дачном участке всяк норовит часовенку поставить. И я далек от мысли о том, что любой, кто построил храм, — хороший человек. Для многих это всего лишь тщетная попытка замолить старые грехи или добыть индульгенцию на новые. И такие люди ничем не погнушаются ради того, чтобы раздобыть намоленный чудотворный образ. Ибо их душу и впрямь может спасти разве что чудо.

«Любопытное предположение, — про себя решил Глеб. — Надо будет рассказать Лучко».